Академия открылась в январе 1751 года и стала первым колледжем в Америке, принимающим учащихся независимо от религиозной принадлежности (с 1791 года она была переименована в Пенсильванский университет). Временами реформаторские инстинкты Франклина наталкивались на препятствия. Большинство попечителей обучались в респектабельных англиканских учреждениях и, несмотря на его возражения, проголосовали за избрание ректором человека не католического, а англиканского вероисповедания. Это место занял Уильям Смит, взбалмошный священник из Шотландии, с которым Франклин завязал дружбу, вскоре закончившуюся — между ними возникли острые разногласия по политическим вопросам. Тем не менее Франклин оставался попечителем до конца жизни и считал колледж одним из своих самых выдающихся достижений[170].

Стоило колледжу открыться, как Франклин перешел к следующему проекту, принявшись собирать деньги для создания госпиталя. Публичное обращение в «Газете», в котором говорилось о моральном долге помогать больным, содержало типичный для Франклина звучный рефрен: «Хорошие люди в одиночку не могут сделать для страждущих столько, сколько могут сделать сообща».

Собрать деньги оказалось непросто, и Франклин придумал план: он предложил Ассамблее, что если ему частным образом удастся собрать две тысячи фунтов, то к ним добавят такую же сумму из бюджета. План, как вспоминал Франклин, предоставил дарителям «дополнительный мотив для того, чтобы вносить деньги: пожертвование каждого умножалось вдвое». Позже политические противники критиковали Франклина за излишнее хитроумие, но сам он остался весьма доволен изворотливостью собственного ума. «Я не помню другого политического маневра, успех которого подарил мне большее удовлетворение, или такого, совершив который я с большей легкостью извинил себя за выгоду, полученную хитростью»[171].

Придумав то, что сегодня известно как долевая субсидия, Франклин показал, как правительство и частная инициатива могут соединять усилия. Это и по сей день остается специфически американским подходом. Он верил в волонтерские движения и ограничение власти, но также верил и в то, что правительство должно играть ведущую роль в создании общего блага. Действуя на основании партнерства государства и частных лиц, он понимал: правительство в состоянии благотворно повлиять на ситуацию, если не допускать чрезмерного давления сверху.

Имелись и другие проявления консерватизма — сегодня их назвали бы благотворительным консерватизмом, следуя политической манере Франклина. Он придавал огромное значение порядку, и должно было произойти немало событий, прежде чем он кардинально поменял свои взгляды и превратился в американского революционера. Хотя Франклин был терпимым и весьма активным гражданским деятелем, всегда оставался осмотрительным, понимая, чем могут обернуться чрезмерные социальные реформы.

Эти мысли отразились в полном раздумий письме лондонскому другу Франклина Питеру Коллинсону о человеческой природе: «Каждый раз, когда мы пытаемся улучшить план Провидения, — писал Франклин, — следует оставаться крайне осмотрительными, в противном случае наделаем больше бед, нежели добра». Возможно, примером может послужить даже помощь бедным. Он спрашивал, существуют ли «в Англии законы, которые обязывают богатых содержать бедных, но не приводят к увеличению зависимости». Так «по-божески» и похвально, добавлял он, «облегчить невзгоды наших собратьев», но разве, в конечном счете, это не «поощряет лень?» Франклин рассказал поучительную историю о жителях Новой Англии: они решили избавиться от черных дроздов, поедавших урожай кукурузы. В результате черви, которых ели черные дрозды, уничтожили траву и урожаи зерна.

Однако это были вопросы, а не утверждения. В своих политических взглядах, как и в религиозных и научных, Франклин никогда не бывал умозрительным, у него и вправду начиналась аллергия на все, что походило на догму. Напротив, во всех сферах жизни он был заинтересован в поисках решений на практике. Как заметил один писатель, Франклин воплощал просвещенческое «уважение к разуму и природе, к общественному сознанию, присущему эпохе, прогрессивности, толерантности, космополитизму и умеренной филантропии». Он обладал эмпирическим умом, который, как правило, не допускает бурных страстей, и потому, придерживаясь позиций добродушного гуманизма, подчеркивал свою несколько сентиментальную (и вполне реальную) цель «совершать благие поступки» для пользы собратьев[172].

Что делало его похожим на бунтаря, а позже превратило и в настоящего бунтаря, так это врожденная способность сопротивляться авторитетам. Не думая о своем статусе, он препятствовал импортированию в Америку классовой структуры общества, присущей Англии. Более того, даже когда ему предстояла отставка, продолжал в своих произведениях и письмах превозносить добродетели среднего класса торговцев, лавочников и простых рабочих.

Отсюда проистекало видение американского народа как нации, где люди, кем бы они ни были по рождению или классовой принадлежности, могли возвыситься (как произошло с ним), завоевав состояние и статус благодаря собственной готовности трудиться и уважать добродетель. В этом отношении его идеал был более эгалитарным и демократичным, чем то, что Томас Джефферсон называл «естественной аристократией», пытаясь отсеять избранных с перспективными «добродетелями и талантами» и сделать из них новую правящую элиту. Идея Франклина была шире: он верил, что можно поощрить каждого человека, дать ему возможность преуспеть с помощью прилежания, усердной работы, добродетели и стремлений. Его предложения для того, что позже стало Пенсильванским университетом (в отличие от истории с Виргинским университетом Джефферсона) были направлены не на отбор новой элиты, а на одобрение и поддержку всех «целеустремленных» молодых людей.